Солнце было в зените. Медный от пыли диск висел в центре белесого, нечистого неба, ублюдочная тень корчилась и топорщилась под самыми подошвами, то серая и размытая, то вдруг словно оживающая, обретающая резкость очертаний, наливающаяся чернотой и тогда особенно уродливая. Никакой дороги здесь и в помине не было -- была бугристая серо-желтая сухая глина, растрескавшаяся, убитая, твердая, как камень, и до того голая, что совершенно не понятно было, откуда здесь берется такая масса пыли.
Ветер, слава богу, дул в спину. Где-то далеко позади он засасывал в себя неисчислимые тонны гнусной раскаленной пороши и с тупым упорством волочил ее вдоль выжженного солнцем выступа, зажатого между пропастью и Желтой стеной, то выбрасывая ее крутящимся протуберанцем до самого неба, то скручивая туго в гибкие, почти кокетливые, лебединые шеи смерчей, то просто катил клубящимся валом, а потом, вдруг остервенев, швырял колючую муку в спины, в волосы, хлестал, зверея, по мокрому от пота затылку, стегал по рукам, по ушам, набивал карманы, сыпал за шиворот…
Ничего здесь не было, давно уже ничего не было. А может быть, и никогда. Солнце, глина, ветер. Только иногда пронесется, крутясь и подпрыгивая кривляющимся скоморохом, колючий скелет куста, выдранного с корнем бог знает где позади. Ни капли воды, никаких признаков жизни. И только пыль, пыль, пыль, пыль…
Время от времени глина под ногами куда-то пропадала, и начиналось сплошное каменное крошево. Здесь все было раскалено, как в аду. То справа, то слева начинали выглядывать из клубов несущейся пыли гигантские обломки скал – седые, словно мукой припорошенные. Ветер и жара придавали им самые странные и неожиданные очертания, и было страшно, что они вот так – то появляются, то вновь исчезают, как призраки, словно играют в свои каменные прятки. А щебень под ногами становился все крупнее, и вдруг россыпь кончалась, и снова под ногами звенела глина. | The sun was at its zenith. The disc, brazen with dust, hung in the middle of a chalky, foul sky, and a mongrel shadow was squirming and puckering right under the soles of our feet. At times it was dull and blurry but suddenly seemed to come alive, acquiring a sharper outline and being filled with blackness, which made it look especially ugly. There was no road to speak of, only bumpy dry gray and yellow clay, which was chapped, dead, hard as a rock and so bare that it was entirely unclear where such a great mass of dust was coming from. Thank god the wind was blowing from behind. Somewhere further back it sucked in countless tonnes of vile scorching powder and with blunt tenacity dragged it along a sun-burnt rocky ledge, which was sandwiched between the steep and the Yellow Wall. It was either throwing it like a spinning protuberance as high as the sky or twisting into flexible, almost flirtatious swan-like necks of whirlwinds, sometimes merely rolling and curling, and then, suddenly going mad, hurling prickly dust into our backs and hair, splashing, like a beast, on the back of the head drenched in sweat, lashing against our arms and ears, filling pockets, pouring inside collars... There was nothing here, for a long time - nothing. Maybe there has never been anything. The sun, the clay, the wind. Only occasionally a prickly skeleton of a bush, ripped out and uprooted god knows how far behind, would shoot past, twisting and jumping like a grimacing clown. Not a drop of water, not a single sign of life. Only dust, and dust, and dust... From time to time the clay underfoot would disappear and a stretch of stone chips would begin. Everything here was as red-hot as hell. To the right and to the left giant rock fragments, grey and powdery as if covered in flour, would peer from within the swarms of dust flying past. The wind and the heat made their silhouettes look somewhat strange and unexpected. Frightfully, they appeared and disappeared like ghosts playing their own stone version of hide-and-seek. Eventually cobble underfoot would grow larger and larger, the stone spreading would come to an abrupt end and clay would squelch underfoot again. |