Солнце было в зените. Медный от пыли диск висел в центре белесого, нечистого неба, ублюдочная тень корчилась и топорщилась под самыми подошвами, то серая и размытая, то вдруг словно оживающая, обретающая резкость очертаний, наливающаяся чернотой и тогда особенно уродливая. Никакой дороги здесь и в помине не было -- была бугристая серо-желтая сухая глина, растрескавшаяся, убитая, твердая, как камень, и до того голая, что совершенно не понятно было, откуда здесь берется такая масса пыли.
Ветер, слава богу, дул в спину. Где-то далеко позади он засасывал в себя неисчислимые тонны гнусной раскаленной пороши и с тупым упорством волочил ее вдоль выжженного солнцем выступа, зажатого между пропастью и Желтой стеной, то выбрасывая ее крутящимся протуберанцем до самого неба, то скручивая туго в гибкие, почти кокетливые, лебединые шеи смерчей, то просто катил клубящимся валом, а потом, вдруг остервенев, швырял колючую муку в спины, в волосы, хлестал, зверея, по мокрому от пота затылку, стегал по рукам, по ушам, набивал карманы, сыпал за шиворот…
Ничего здесь не было, давно уже ничего не было. А может быть, и никогда. Солнце, глина, ветер. Только иногда пронесется, крутясь и подпрыгивая кривляющимся скоморохом, колючий скелет куста, выдранного с корнем бог знает где позади. Ни капли воды, никаких признаков жизни. И только пыль, пыль, пыль, пыль…
Время от времени глина под ногами куда-то пропадала, и начиналось сплошное каменное крошево. Здесь все было раскалено, как в аду. То справа, то слева начинали выглядывать из клубов несущейся пыли гигантские обломки скал – седые, словно мукой припорошенные. Ветер и жара придавали им самые странные и неожиданные очертания, и было страшно, что они вот так – то появляются, то вновь исчезают, как призраки, словно играют в свои каменные прятки. А щебень под ногами становился все крупнее, и вдруг россыпь кончалась, и снова под ногами звенела глина. | The sun was directly overhead. A disk, tinged a coppery shade by the dust in the air, it hung in the center of the off-white, unclean sky. A peculiar shadow writhed and bristled under their shoes, at times grey and washed out, at others suddenly coming to life, acquiring sharp contours, and becoming saturated with blackness, which gave it an especially bizarre look. There was no road here at all, nor was there even a trace of one. All around, there was uneven grayish-yellow, dry clay, cracked, crushed, hard as rock, and so denuded that it was completely impossible to tell where the mass of dust around them had come from. The wind, thank God, was at their backs. Somewhere, far away, it had sucked up innumerable tons of vile, scorching hot particles and with dogged persistence had swept them along the sun-burnt ledge, squeezed between the chasm and the Yellow Wall. Sometimes it cast its whirling protuberances into the heavens themselves, and at other times it curled tightly in flexible, almost coquettish swan's neck whirlwinds. It flung its prickly suffering into their backs and hair, lashing them, brutalizing their sweat-soaked napes. It whipped their hands and ears, filling their pockets, pouring into their collars... There was nothing here. There hadn't been anything here for a long time, and maybe there had never been. Just sun, clay and wind. Sometimes the thorny skeleton of a bush would pass by, spinning and leaping like a wriggling acrobat, having been ripped from roots that had grown God knows where. There wasn't a drop of water, no sign of life. Just dust, dust, dust, and more dust... From time to time, the clay under their feet would give way to a compact gravel. Everything was burning hot here, like in hell. First from the right, then from the left, gigantic fragments of rock, ash-gray as if sprinkled with flour, would peek out of the dust clouds. The wind and heat had lent them the strangest and most unexpected shapes, and it was eerie how they would materialize fleetingly only to fade away once again like ghosts, as if playing hide and seek, in their way. Then the pebbles under their feet would become larger and larger, and suddenly the gravel would come to an end, and their feet would begin clomping on clay again. |